Все попытки загнать язык в рамки теорий и определений заканчиваются исключениями из правил. У коротких предложений может синтаксиса никакого и не быть: вряд ли осмысленно искать подлежащее и сказуемое в предложениях «О, черт!», «Ну, вздрогнули!» или «Чего?!». А как насчет предложения из 15 слов в целую строчку длиной, причем писанного, не из устной речи?

Вот носитель языка оставляет комментарий к одному фильму, обучающему игре на гитаре. Высказав (довольно грамотно) восхищение техникой учителя, он принимается сожалеть, что ему до такой техники как до Парижа р учиться, учиться и еще раз учиться. А завершает его удивительной фразой:

«Я не могу то два аккорда по очереди ооочень близко стоят сделать быстро, чтоб красиво!»

Это предложение напрочь лишено синтаксиса, но почему-то в контексте предыдущего комментария более-менее понятно: носитель испытывает затруднения, перенося левую руку с аккорда на аккорд, даже когда они находятся очень близко один от другого, и у него выходит медленнее, чем хотелось бы, и оттого некрасиво.

Если понимание этого примера еще затруднено, вот еще одно собственное наблюдение, где с синтаксисом все в порядке, а до семантики не докопаться, хотя смысл сказанного где-то там в голове вспыхивает моментально. Контекст: fregimus полагает, будто X знает, что на 1600 назначено совещание. X обычно присутствует в виде голоса по телефону. 1234 — условный номер, по которому можно позвонить на конференц-телефон в комнате, где совещание заявлено. Собственно, диалог по внутреннему чату (в переводе):

fregimus: позвони на конференц пжлст
X: какой конф? 1234?
fregimus: ах да. свщ о (тема совещания)
(через минуту)
X: я кого-то слышу, но никто не говорит (i hear someone but nobody is talking)

Последняя фраза удивительна. Синтаксис ее совершенно прозрачен, и разночтения тут нет.

Вне контекста смысл фразы состоит в том, что X слышит звуки, производимые, как он полагает, человеком (someone не может быть животным), но эти звуки не являются членораздельной речью. В ближайшем контексте добавляются детали, но общий смысл остается прежним: X позвонил на указанный телефон, и неречевые звуки, о которых он говорит, доносятся оттуда.

А на самом деле X имеет в виду следующее: «я набрал этот номер, но там никого нет. Я слышу далекий разговор, но в комнате, с которой я соединился, никто не разговаривает и не отвечает мне. Я правильно понял, что звонить надо именно туда и сейчас?»

Совершенно однозначно, «никто не говорит» означает «никто не говорит возле телефона и не отвечает мне», а «я кого-то слышу» означает «кто-то говорит вдалеке от телефона». Вопрос в том, откуда я знаю об этом «однозначно». Формальному анализу семантика этого высказывания не поддается, как не формализуется синтаксис в первом примере.

Так что в лингвистике мы изучаем некоторые объекты, являющиеся — и следует об этом крепко помнить — порождениями теорий. Ни один из двух примеров, приведенных здесь, не является «неправильным»: все, что люди говорят, дает материал для изучения; так, и биология не делит животных на «уродских», «принадлежащих императору» и «прочих». Так что вернее будет сказать, что подобные примеры мы со своими теориями просто не изучаем, они не входят в нашу теоретическую картину мира. Мир богаче, но мы не обо всем умеем говорить: языка такого у нас нет, чтобы об этом говорить.

Так не только лингвистика работает, между прочим, а вообще вся наука. Так и мыкаемся без языка.